Неточные совпадения
Мы
друг друга скоро поняли и сделались приятелями, потому что я к дружбе неспособен: из двух
друзей всегда один раб
другого, хотя часто ни один из них в этом
себе не признается; рабом я быть не могу, а
повелевать в этом случае — труд утомительный, потому что надо вместе
с этим и обманывать; да притом у меня есть лакеи и деньги!
Эти размышления позволяли Климу думать о Макарове
с презрительной усмешкой, он скоро уснул, а проснулся, чувствуя
себя другим человеком, как будто вырос за ночь и выросло в нем ощущение своей значительности, уважения и доверия к
себе. Что-то веселое бродило в нем, даже хотелось петь, а весеннее солнце смотрело в окно его комнаты как будто благосклонней, чем вчера. Он все-таки предпочел скрыть от всех новое свое настроение,
вел себя сдержанно, как всегда, и думал о белошвейке уже ласково, благодарно.
«Это — опасное уменье, но — в какой-то степени — оно необходимо для защиты против насилия враждебных идей, — думал он. — Трудно понять, что он признает, что отрицает. И — почему, признавая одно, отрицает
другое? Какие люди собираются у него? И как
ведет себя с ними эта странная женщина?»
Гости ресторана
вели себя так размашисто и бесцеремонно шумно, как будто все они были близко знакомы
друг с другом и собрались на юбилейный или поминальный обед.
К ногам злодея молча пасть,
Как бессловесное созданье,
Царем быть отдану во власть
Врагу царя на поруганье,
Утратить жизнь — и
с нею честь,
Друзей с собой на плаху
весть,
Над гробом слышать их проклятья,
Ложась безвинным под топор,
Врага веселый встретить взор
И смерти кинуться в объятья,
Не завещая никому
Вражды к злодею своему!..
— Да, кузина: вы обмануты, и ваши тетки прожили жизнь в страшном обмане и принесли
себя в жертву призраку, мечте, пыльному воспоминанию… Он
велел! — говорил он, глядя почти
с яростью на портрет, — сам жил обманом, лукавством или силою, мотал, творил ужасы, а
другим велел не любить, не наслаждаться!
Вот тогда и поставил он тоже этот микроскоп, тоже привез
с собой, и
повелел всей дворне одному за
другим подходить, как мужскому, так и женскому полу, и смотреть, и тоже показывали блоху и вошь, и конец иголки, и волосок, и каплю воды.
Когда будете в Маниле,
велите везти
себя через Санта-Круц в Мигель: тут река образует островок, один из тех, которые снятся только во сне да изображаются на картинах; на нем какая-то миньятюрная хижина в кустах;
с одной стороны берега смотрятся в реку ряды домов, лачужек, дач;
с другой — зеленеет луг, за ним плантации.
Правительство знает это, но, по крайней памяти, боится, что христианская вера вредна для их законов и властей. Пусть бы оно решило теперь, что это вздор и что необходимо опять сдружиться
с чужестранцами. Да как? Кто начнет и предложит? Члены верховного совета? — Сиогун
велит им распороть
себе брюхо. Сиогун? — Верховный совет предложит ему уступить место
другому. Микадо не предложит, а если бы и вздумал, так сиогун не сошьет ему нового халата и даст два дня сряду обедать на одной и той же посуде.
В
других местах, куда являлись белые
с трудом и волею, подвиг
вел за
собой почти немедленное вознаграждение: едва успевали они миролюбиво или силой оружия завязывать сношения
с жителями, как начиналась торговля, размен произведений, и победители, в самом начале завоевания, могли удовлетворить по крайней мере своей страсти к приобретению.
Нехлюдов отошел и пошел искать начальника, чтоб просить его о рожающей женщине и о Тарасе, но долго не мог найти его и добиться ответа от конвойных. Они были в большой суете: одни
вели куда-то какого-то арестанта,
другие бегали закупать
себе провизию и размещали свои вещи по вагонам, третьи прислуживали даме, ехавшей
с конвойным офицером, и неохотно отвечали на вопросы Нехлюдова.
Он запугал Зосю разорением отца —
с одной стороны, а
с другой — процессом по опеке;
другими словами, Половодов, жертвуя Зосей, спасал
себя, потому что как бы Привалов
повел процесс против своего тестя?..
Но была ли это вполне тогдашняя беседа, или он присовокупил к ней в записке своей и из прежних бесед
с учителем своим, этого уже я не могу решить, к тому же вся речь старца в записке этой ведется как бы беспрерывно, словно как бы он излагал жизнь свою в виде
повести, обращаясь к
друзьям своим, тогда как, без сомнения, по последовавшим рассказам, на деле происходило несколько иначе, ибо велась беседа в тот вечер общая, и хотя гости хозяина своего мало перебивали, но все же говорили и от
себя, вмешиваясь в разговор, может быть, даже и от
себя поведали и рассказали что-либо, к тому же и беспрерывности такой в повествовании сем быть не могло, ибо старец иногда задыхался, терял голос и даже ложился отдохнуть на постель свою, хотя и не засыпал, а гости не покидали мест своих.
На
другой же день после разговора своего
с Алешей в поле, после которого Митя почти не спал всю ночь, он явился в дом Самсонова около десяти часов утра и
велел о
себе доложить.
Водились за ним, правда, некоторые слабости: он, например, сватался за всех богатых невест в губернии и, получив отказ от руки и от дому,
с сокрушенным сердцем доверял свое горе всем
друзьям и знакомым, а родителям невест продолжал посылать в подарок кислые персики и
другие сырые произведения своего сада; любил повторять один и тот же анекдот, который, несмотря на уважение г-на Полутыкина к его достоинствам, решительно никогда никого не смешил; хвалил сочинение Акима Нахимова и
повесть Пинну;заикался; называл свою собаку Астрономом; вместо однакоговорил одначеи завел у
себя в доме французскую кухню, тайна которой, по понятиям его повара, состояла в полном изменении естественного вкуса каждого кушанья: мясо у этого искусника отзывалось рыбой, рыба — грибами, макароны — порохом; зато ни одна морковка не попадала в суп, не приняв вида ромба или трапеции.
— Часов в двенадцать, — сказала Верочка. Это для Жюли немного рано, но все равно, она
велит разбудить
себя и встретится
с Верочкою в той линии Гостиного двора, которая противоположна Невскому; она короче всех, там легко найти
друг друга, и там никто не знает Жюли.
Поговоривши со мною
с полчаса и увидев, что я, действительно, сочувствую таким вещам, Вера Павловна
повела меня в свою мастерскую, ту, которою она сама занимается (
другую, которая была устроена прежде, взяла на
себя одна из ее близких знакомых, тоже очень хорошая молодая дама), и я перескажу тебе впечатления моего первого посещения; они были так новы и поразительны, что я тогда же внесла их в свой дневник, который был давно брошен, но теперь возобновился по особенному обстоятельству, о котором, быть может, я расскажу тебе через несколько времени.
Уехав из Вятки, меня долго мучило воспоминание об Р. Мирясь
с собой, я принялся писать
повесть, героиней которой была Р. Я представил барича екатерининских времен, покинувшего женщину, любившую его, и женившегося на
другой.
Мортье вспомнил, что он знал моего отца в Париже, и доложил Наполеону; Наполеон
велел на
другое утро представить его
себе. В синем поношенном полуфраке
с бронзовыми пуговицами, назначенном для охоты, без парика, в сапогах, несколько дней не чищенных, в черном белье и
с небритой бородой, мой отец — поклонник приличий и строжайшего этикета — явился в тронную залу Кремлевского дворца по зову императора французов.
Во всем современно европейском глубоко лежат две черты, явно идущие из-за прилавка:
с одной стороны, лицемерие и скрытность,
с другой — выставка и étalage. [хвастовство (фр.).] Продать товар лицом, купить за полцены, выдать дрянь за дело, форму за сущность, умолчать какое-нибудь условие, воспользоваться буквальным смыслом, казаться, вместо того чтоб быть,
вести себя прилично, вместо того чтоб
вести себя хорошо, хранить внешний Respectabilität [благопристойность (нем.).] вместо внутреннего достоинства.
На
другой же день Анфиса Порфирьевна облекла его в синий затрапез, оставшийся после Потапа, отвела угол в казарме и
велела нарядить на барщину, наряду
с прочими дворовыми. Когда же ей доложили, что барин стоит на крыльце и просит доложить о
себе, она резко ответила...
Он весь отдался во власть переполнившему его чувству, беспрестанно вскакивал
с места, подбегал к
другим столам, вмешивался в разговоры и вообще
вел себя так, как будто совсем забыл о жене.
Они
друзья с домовой прислугой — она выкладывает им все сплетни про своих хозяев… Они знают все новости и всю подноготную своих клиентов и умеют учесть, что кому рассказать можно,
с кем и как
себя вести… Весьма наблюдательны и даже остроумны…
Сухаревские старьевщики-барахольщики типа Ужо, коллекционеры, бесящиеся
с жиру или собирающие коллекции, чтобы похвастаться перед знакомыми, или скупающие драгоценности для перевода капиталов из одного кармана в
другой, или просто желающие помаклачить искатели «на грош пятаков»,
вели себя возмутительно.
Нас выпороли и наняли нам провожатого, бывшего пожарного, старичка со сломанной рукою, — он должен был следить, чтобы Саша не сбивался в сторону по пути к науке. Но это не помогло: на
другой же день брат, дойдя до оврага, вдруг наклонился, снял
с ноги валенок и метнул его прочь от
себя, снял
другой и бросил в ином направлении, а сам, в одних чулках, пустился бежать по площади. Старичок, охая, потрусил собирать сапоги, а затем, испуганный,
повел меня домой.
С «пьяного двора» они вместе прошли на толчею. Карачунский
велел при
себе сейчас же произвести протолчку заинтересовавшей его кучки кварца. Родион Потапыч все время хмурился и молчал. Кварц был доставлен в ручном вагончике и засыпан в толчею. Карачунский присел на верстак и, закурив папиросу, прислушивался к громыхавшим пестам. На
других золотых промыслах на Урале везде дробили кварц бегунами, а толчея оставалась только в Балчуговском заводе — Карачунский почему-то не хотел ставить бегунов.
— И тоже тебе нечем похвалиться-то: взял бы и помог той же Татьяне. Баба из последних сил выбилась, а ты свою гордость тешишь. Да что тут толковать
с тобой!.. Эй, Прокопий, ступай к отцу Акакию и
веди его сюда, да чтобы крест
с собой захватил: разрешительную молитву надо сказать и отчитать проклятие-то. Будет Господа гневить… Со своими грехами замаялись, не то что
других проклинать.
— Так-с… А я вам скажу, что это нехорошо. Совращать моих прихожан я не могу позволить… Один пример
поведет за
собой десять
других. Это называется совращением в раскол, и я должен поступить по закону… Кроме этого, я знаю, что завелась у вас новая секта духовных братьев и сестер и что главная зачинщица Аграфена Гущина под именем Авгари распространяет это лжеучение при покровительстве хорошо известных мне лиц. Это будет еще похуже совращения в раскол, и относительно этого тоже есть свой закон… Да-с.
— Вы не по-дружески
ведете себя с Лизой, Женичка, — начала Ольга Сергеевна. — Прежние институтки тоже так не поступали. Прежние всегда старались превосходить одна
другую в великодушии.
— Иная, батюшка, и при отце
с матерью живет, да
ведет себя так, что за стыд головушка гинет, а
другая и сама по
себе, да чиста и перед людьми и перед Господом. На это взирать нечего. К чистому поганое не пристанет.
Гроб между тем подняли. Священники запели, запели и певчие, и все это пошло в соседнюю приходскую церковь. Шлепая по страшной грязи, Катишь шла по средине улицы и
вела только что не за руку
с собой и Вихрова; а потом, когда гроб поставлен был в церковь, она отпустила его и
велела приезжать ему на
другой день часам к девяти на четверке, чтобы после службы проводить гроб до деревни.
Разбойники
с своими конвойными вышли вниз в избу, а вместо их
другие конвойные ввели Елизавету Петрову. Она весело и улыбаясь вошла в комнату, занимаемую Вихровым; одета она была в нанковую поддевку, в башмаки; на голове у ней был новый, нарядный платок.
Собой она была очень красивая брюнетка и стройна станом. Вихров
велел солдату выйти и остался
с ней наедине, чтобы она была откровеннее.
Весь этот разговор молодые люди
вели между
собой как-то вполголоса и
с явным уважением
друг к
другу. Марьеновский по преимуществу произвел на Павла впечатление ясностью и простотой своих мыслей.
— Все, кому трудно живется, кого давит нужда и беззаконие, одолели богатые и прислужники их, — все, весь народ должен идти встречу людям, которые за него в тюрьмах погибают, на смертные муки идут. Без корысти объяснят они, где лежит путь к счастью для всех людей, без обмана скажут — трудный путь — и насильно никого не
поведут за
собой, но как встанешь рядом
с ними — не уйдешь от них никогда, видишь — правильно все, эта дорога, а — не
другая!
Чувствовалось что-то повышенное, некоторые смотрели растерянно,
другие вели себя с показным удальством.
По приезде в губернский город Порфирий Петрович
вел себя очень прилично, оделся чистенько, приискал
себе квартирку и
с помощью рекомендательных писем недолго оставался без места. Сам губернатор изволил припомнить необычайную, выходящую из порядка вещей опрятность, замеченную в земском суде при ревизии, и тотчас же предложил Порфирию Петровичу место секретаря в
другом земском суде; но герой наш, к общему удивлению, отказался.
Пролежал он таким образом, покуда не почувствовал, что пальто на нем промокло. И все время, не переставая, мучительно спрашивал
себя:"Что я теперь делать буду? как глаза в люди покажу?"В сущности, ведь он и не любил Феклиньи, а только, наравне
с другими, чувствовал
себя неловко, когда она, проходя мимо, выступала задорною поступью,
поводила глазами и сквозь зубы (острые, как у белки) цедила:"ишь, черт лохматый, пялы-то выпучил!"
Адуев не совсем покойно вошел в залу. Что за граф? Как
с ним
вести себя? каков он в обращении? горд? небрежен? Вошел. Граф первый встал и вежливо поклонился. Александр отвечал принужденным и неловким поклоном. Хозяйка представила их
друг другу. Граф почему-то не нравился ему; а он был прекрасный мужчина: высокий, стройный блондин,
с большими выразительными глазами,
с приятной улыбкой. В манерах простота, изящество, какая-то мягкость. Он, кажется, расположил бы к
себе всякого, но Адуева не расположил.
В походке, взгляде, во всем обращении Александра было что-то торжественное, таинственное. Он
вел себя с другими, как богатый капиталист на бирже
с мелкими купцами, скромно и
с достоинством, думая про
себя: «Жалкие! кто из вас обладает таким сокровищем, как я? кто так умеет чувствовать? чья могучая душа…» — и проч.
Первое: вы должны быть скромны и молчаливы, аки рыба, в отношении наших обрядов, образа правления и всего того, что будут постепенно вам открывать ваши наставники; второе: вы должны дать согласие на полное повиновение, без которого не может существовать никакое общество, ни тайное, ни явное; третье: вам необходимо
вести добродетельную жизнь, чтобы, кроме исправления собственной души, примером своим исправлять и
других, вне нашего общества находящихся людей; четвертое: да будете вы тверды, мужественны, ибо человек только этими качествами может
с успехом противодействовать злу; пятое правило предписывает добродетель, каковою, кажется, вы уже владеете, — это щедрость; но только старайтесь наблюдать за
собою, чтобы эта щедрость проистекала не из тщеславия, а из чистого желания помочь истинно бедному; и, наконец, шестое правило обязывает масонов любить размышление о смерти, которая таким образом явится перед вами не убийцею всего вашего бытия, а
другом, пришедшим к вам, чтобы возвести вас из мира труда и пота в область успокоения и награды.
— У нас ноне и уголовщина — и та мимо суда прошла. Разве который уж вор
с амбицией, так тот суда запросит, а прочиих всех воров у нас сами промежду
себя решат. Прибьют, либо искалечат — поди жалуйся! Прокуроры-то наши глаза проглядели, у окошка ждамши, не приведут ли кого, — не
ведут, да и шабаш! Самый наш суд бедный. Все равно как у попов приходы бывают; у одного тысяча душ в приходе, да все купцы да богатей, а у
другого и ста душ нет, да и у тех на десять душ одна корова. У чего тут кормиться попу?
И Перстень исчез в кустах, уводя за
собою коня. Разбойники один за
другим пропали меж деревьев, а царевич сам-друг
с Серебряным поехали к Слободе и вскоре встретились
с отрядом конницы, которую
вел Борис Годунов.
Затем она невольно спросила
себя: что такое, в самом деле, это сокровище? действительно ли оно сокровище и стоит ли беречь его? — и увы! не нашла на этот вопрос удовлетворительного ответа.
С одной стороны, как будто совестно остаться без сокровища, а
с другой… ах, черт побери! да неужели же весь смысл, вся заслуга жизни в том только и должны выразиться, чтобы каждую минуту
вести борьбу за сокровище?
Весть о ревизоре мигом разносится по острогу. По двору бродят люди и нетерпеливо передают
друг другу известие.
Другие нарочно молчат, сохраняя свое хладнокровие, и тем, видимо, стараются придать
себе больше важности. Третьи остаются равнодушными. На казарменных крылечках рассаживаются арестанты
с балалайками. Иные продолжают болтать.
Другие затягивают песни, но вообще все в этот вечер в чрезвычайно возбужденном состоянии.
Этих как-то невольно уважали; они же,
с своей стороны, хотя часто и очень ревнивы были к своей славе, но вообще старались не быть
другим в тягость, в пустые ругательства не вступали,
вели себя с необыкновенным достоинством, были рассудительны и почти всегда послушны начальству — не из принципа послушания, не из сознания обязанностей, а так, как будто по какому-то контракту, сознав взаимные выгоды.
Ее постоянно окружали офицеры дивизии, стоявшей в городе, по вечерам у нее играли на пианино и скрипке, на гитарах, танцевали и пели. Чаще
других около нее вертелся на коротеньких ножках майор Олесов, толстый, краснорожий, седой и сальный, точно машинист
с парохода. Он хорошо играл на гитаре и
вел себя, как покорный, преданный слуга дамы.
К сумеркам он отшагал и остальные тридцать пять верст и, увидев кресты городских церквей, сел на отвале придорожной канавы и впервые
с выхода своего задумал попитаться: он достал перенедельничавшие у него в кармане лепешки и, сложив их одна
с другою исподними корками, начал уплетать
с сугубым аппетитом, но все-таки не доел их и, сунув опять в тот же карман, пошел в город. Ночевал он у знакомых семинаристов, а на
другой день рано утром пришел к Туганову,
велел о
себе доложить и сел на коник в передней.
Бламанже был малый кроткий и нес звание «помпадуршина мужа» без нахальства и без особенной развязности, а так только, как будто был им чрезвычайно обрадован. Он успел снискать
себе всеобщее уважение в городе тем, что не задирал носа и не гордился.
Другой на его месте непременно стал бы и обрывать, и козырять, и финты-фанты выкидывать; он же не только ничего не выкидывал, но постоянно
вел себя так, как бы его поздравляли
с праздником.
Он был очень слаб, и от него она не могла ничего узнать; но родной его брат Алексей, молодой парень, только вчера наказанный, кое-как сполз
с лавки, стал на колени и рассказал ей всю страшную
повесть о брате, о
себе и о
других.
На
другой день Пугачев получил из-под Оренбурга известие о приближении князя Голицына и поспешно уехал в Берду, взяв
с собою пятьсот человек конницы и до полуторы тысячи подвод. Сия
весть дошла и до осажденных. Они предались радости, рассчитывая, что помощь приспеет к ним чрез две недели. Но минута их освобождения была еще далека.